25 января исполнилось бы 70 лет тому, чей земной век пресекся на числе 42. В предыдущих номерах "Известия" опубликовали интервью с мамой Владимира Семеновича Высоцкого — Ниной Максимовной, взятое в 1987 году журналистом Валерием Перевозчиковым, а также воспоминания замечательного актера Леонида Филатова — из того же архива. Сегодня благодаря Валерию Перевозчикову у нас есть уникальный шанс услышать живой голос Высоцкого. Перед вами расшифровка диалога с публикой на концерте в подмосковном городе Долгопрудный. Концерт состоялся 21 февраля 1980 года. Через пять месяцев великого барда не стало...

...Можно попросить свет зажечь?.. Спасибо. Почему я всегда прошу зажечь свет? Потому что я занимаюсь авторской песней, а не эстрадной. Эстрадная песня — это когда большой оркестр, когда меняются певцы, свет мигает, выступают акробаты... Авторская песня — тут уж без обмана. Тут будет стоять перед вами человек весь вечер, один, с гитарой, и рассказывать... Расчет в авторской песне только на одно — на то, что вас беспокоят так же, как и меня, какие-то проблемы, судьбы человеческие, что точно так же вам рвут душу или скребут по нервам какие-то несправедливости, горе людское... Короче говоря, все построено на доверии. Потому что, когда я начинал писать свои песни, я рассчитывал только на очень маленькую группу, маленькую компанию своих близких друзей. Вы многих из них знаете... Мы жили полтора или два года у нашего друга на Большом Каретном, была там такая компания, из которой уже некоторые не живут, — вот Вася Шукшин рано очень ушел, был такой Лева Кочарян, человек, который снял всего один фильм... А из ныне живущих, здравствующих и работа-ющих — это Тарковский Андрей, писатель Артур Макаров...

Меня часто спрашивают, не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал, не шоферил и т.д. Я просто пишу от первого лица, и, вероятно, это вводит в заблуждение людей... Все это не совсем так. Во всех этих вещах большая доля авторского домысла, фантазии, а иначе не было бы никакой ценности: видел своими глазами, взял да зарифмовал... Что касается песен о войне, мне нечего вспоминать, потому что я этого не прошел. Но мы все воспитаны на военном материале, у меня военная семья, есть погибшие — как, впрочем, каждого человека у нас обязательно война коснулась. Это была великая беда, которая покрыла страну на четыре года, и это будет помниться всегда. И пока есть люди, которые могут сочи-нять, конечно, они будут писать о войне. Но я пишу о войне не ретроспекции, а ассоциации. Там люди — из тех времен, ситуации — из тех времен, а в общем идея, проблема — наша, нынешняя. А я обращаюсь в те временя просто потому, что интересно брать людей, которые находятся в самой крайней ситуации, в момент риска, которые в следующую секунду могут заглянуть в лицо смерти, людей, у которых что-то сломалось, надорвалось, короче говоря, людей на самом краю пропасти, на краю обрыва. Шаг влево... Или шаг вправо... Как по канату. У меня даже последняя пластинка, которая вышла, называется "Натянутый канат". И я таких людей в таких ситуациях нахожу чаще в тех временах.

Я на самом деле никогда никому не подражал и, в общем, считаю это занятием праздным. Просто когда я услышал песни Булата Окуджавы, я увидел, что можно свои стихи усилить еще музыкой, мелодией, ритмом. Вот и я стал тоже сочинять музыку к своим стихам. Теперь столько есть подделок, что я сам с трудом отличаю, где я, — только по каким-то нюансам. Удивительно! Есть, например, такой человек, который называется Жорж Окуджава. Он взял фамилию Булата, а поет моим голосом. Считается, что это очень несложно. Надо, дескать, выпить лишку, подышать в холодную форточку — и будет "под Высоцкого". Это не совсем так. Я вам должен сказать, что они срывают нарочно голоса, делают их больными, а у меня голос не больной, он всегда был таким. Даже когда я был вот таким малолеткой и читал стихи взрослым людям, они всегда говорили: "Надо же! Такой маленький, а как пьет!". У меня всегда был такой глухой голос, это от папы с мамой, никуда от этого не деться. Я его, конечно, подорвал немножечко, но все-таки он такой был...

Последнее время очень много разговоров о различных чудесах, которые существуют вокруг нас. Это, конечно, летающие тарелки, которые многие видели, а некоторые в них даже летали. Один господин сказал, что он там пару лет провел и был на Венере... Конечно, чудовище лох-несское. И вы знаете, что у нас ведь тоже в одном из озер где-то в Якутии было такое чудовище, и человек девять защитили кандидатские, а чело-век шесть — докторские, — как это в пресной воде могла оказаться косатка, да еще живет там. Потом выяснилось, что это один человек, которому не дали защититься. Он поселился там, и, как только приезжала экспедиция, он выезжал на резиновой лодке, вот так ставил весло... Это чистую правду я вам рассказываю, он морочил всем головы в течение нескольких лет. И правда, были диссертации по этому поводу с очень важными догадками, даже — где располагалось море, куда оно отступило. Счита-ли, что там море было. Потому что как иначе туда косатка попала — что, ее принес кто-нибудь, что ли? Ну вот, оказа-лось, что это не косатка — это была резиновая лодка надувная, с веслом. Человек жив до сих пор, здравствует. Он прислал письмо в академию по поводу своей мистификации. Ну, в общем, диссертации в силе...

Вообще — и это я не кривлю душой, искренне вам говорю — я очень дорожу своей публикой. Даже не "публикой", это нехорошее слово, а теми, кто пришел послушать песни. Потому что, вы понимаете, если не будет людей, которым поешь, тогда это будет как работа в корзину у писателя... Конечно, хочется, чтобы вы услышали. Поэтому я, когда говорю иногда "дорогие товарищи" — два уже затверженных и шаблонно звучащих слова... Товарищи — это друзья, близкие. Да еще дорогие — люди, которыми дорожат. Я, когда обращаюсь так, говорю искренне, потому что я дорожу своими слушателями. Вы мне нужны, возможно, даже больше, чем я вам, и если бы не было таких аудиторий у меня, наверное, я бы бросил писать, как это делают многие люди, которые грешат стихами в юности...

Значит, так... "Какова, по-вашему, цель искусства?" Вы знаете, я никогда не отвечаю на такие вопросы. Ну зачем вы спрашиваете про мои "мысли об искусстве" или "каковы цели искусства"? Гуманизм — цель искусства. Конечно. Ну и что? Вы же не хотите, чтобы я старался казаться вам умнее, чем есть на самом деле. Зачем? Все, что я думаю об искусстве, о жизни, о людях, — все это заключено в моих песнях. Вот слушайте их и сами смотрите, чего я хочу от этой жизни.

В чем причина популярности моей? Вы знаете, ведь я ее не очень сильно ощущаю, эту популярность. Дело в том, что, когда продолжаешь работать, нет времени на то, чтобы как-то обращать внимание: "А сегодня я, по-моему, более популярен, чем вчера!" Нет! Мне кажется, что, пока я умею держать в руках карандаш и пока еще здесь что-то вертится, я буду продолжать работать... В чем причина популярности? Не знаю, разберитесь сами. Спросите у своих друзей, если они ко мне прилично относятся, они вам скажут... Одна из причин, почему мои песни стали известны, — это дружественный настрой в этих песнях. Я вам повторяю, когда пишу, рассчитываю по инерции на самых близких друзей...

Собираюсь ли я выпустить книгу стихов, если да, как она будет называться? Это не только от меня зависит, как вы понимаете. Я-то собираюсь. Сколько я прособираюсь, не знаю. Сколько будут собираться те, от кого это зависит, — тем более мне не известно. Как будет называться — как вы понимаете, пока даже разговора об этом нет серьезного... Вы знаете, чем становиться просителем и обивать пороги редакций, выслушивать пожелания, как переделать строчки, лучше сидеть и писать. Вместо того чтобы становиться неудачником, которому не удается напечататься. Зачем? Можно писать и петь вам. Это же то же самое. А вы не думаете, что магнитофонные записи — это род литературы теперешней? Ведь если бы были магнитофоны при Александре Сергеевиче Пушкине, то, я думаю, некоторые его стихи были бы только на магнитофонах.

"Помните ли вы свою первую любовь? И счастливы ли вы сейчас?" Я счастлив. Невероятно. Очень. Вообще-то я на вопросы из личной жизни не отвечаю — сколько раз женат, разведен и т.д. А по поводу первой любви — конечно, помню. Она же первая, как же можно забыть?

"Какая роль жизненного опыта в художественном творчестве?" Большая роль. Но это только база. Все-таки человек должен быть наделен фантазией для того, чтобы творить... Я больше за Свифта, понимаете? Я больше за Булгакова, за Гоголя... Представьте себе: какой был такой уж гигантский жизненный опыт у 26-летнего Лермонтова? Однако он — творец, настоящий, великий... Под жизненным опытом, наверное, вы понимаете больше всего то, что жизнь нас била молотком по голове. Если говорить серьезно — страдания. Верно? Конечно, искусства настоящего без страдания нет. Необязательно, чтобы человека притесняли, стреляли в него, мучили, забирали родственников и т.д. Нет, если он — даже в душе, даже без внешних проявлений — испытывал вот это чувство страдания за людей, за близких, за ситуацию и так далее, то это уже очень много значит...

Как отношусь к самодеятельной песне? И как отношусь к движению самодеятельной песни? Я движения этого не знаю, оно как-то мимо меня, мимо моих окон. Я не пытаюсь никак обидеть членов КСП. Вероятно, это интересно... Был разговор однажды все про "самодеятельный, самодеятельный, самодеятельный...", и артист Ливанов спросил бывшего министра Фурцеву: "А вы бы пошли к самодеятельному гинекологу?" На что не получил ответа. Какое-то нехорошее слово — "самодеятельная...". Авторская песня — это хорошо, а самодеятельная... Но, чтобы назвать песню авторской, нужно о-го-го сколько съесть соли...

"Имеют ли смысл пластинки, которые издаются "там" и не доходят сюда?" Во-первых, очень даже доходят. Безусловно, они мало интересны французам, но не настолько мало, как вы думаете. Они интересны людям, которые вообще интересуются искусством, Россией. Они их беспокоят, волнуют так же, как и нас. Поэтому они так просят перевода слово в слово. Единственно, что, конечно, им непонятно: почему человек так тратится — даже в маленьком, узком кругу? Вы знаете, я ведь одинаково пою что в компании, где два-три человека, что для гигантской аудито-рии. Они никак не могут понять, почему человек с набухшими жилами сидит дома перед несколькими людьми... Что это? Почему? Что его так беспокоит?...

25 января у Владимира Семеновича Высоцкого день рождения. Не юбилей, не круглая дата (пока) - 69 лет. Но Высоцкий - из череды тех имен в отечественной культуре, нет - в жизни российской, которые не нуждаются в "датских" поводах. Они сами по себе повод. Мы их не вспоминаем, мы с ними живем. Сегодня "Известия" публикуют уникальный материал - расшифровку интервью, которое 14 сентября 1979 года на Пятигорской студии телевидения взял у Владимира Высоцкого журналист Валерий Перевозчиков. С тех пор Валерий выпустил несколько книг, посвященных великому барду, — "Живая жизнь", "Правда смертного часа", "Посмертная судьба", "Неизвестный Высоцкий"... Есть тексты, которые надо не просто читать, но слышать. Прислушайтесь — это живой голос Владимира Высоцкого. Передача была показана всего однажды — в октябре 1979-го — по второй программе Пятигорского телевидения. Горьким летом 1980-го основную часть видеозаписи стерли...

вопрос: Владимир Семенович, для начала мы всегда предлагаем гостям вопросы нашей традиционной анкеты. Первый из них — какова отличительная черта вашего характера?

ответ: Что приходит первое на ум — это желание работать... Как можно больше работать. И как можно чаще ощущать вдохновение. И чтобы что-то получалось...

в: Ваше представление о счастье?

о: Это я вам могу сказать. Счастье — это путешествие. Может быть, в душу другого человека, путешествие в мир писателя или поэта... Какие-то поездки, но не одному, а вдвоем с человеком, которого ты любишь, мнением которого ты дорожишь.

в: Человеческий недостаток, к которому вы относитесь снисходительно?

о: Снисходительно? Физическая слабость.

в: Недостаток, который вы не прощаете?

о: Их много. Я не хочу перечислять, но... Жадность. Отсутствие позиции, которое ведет за собой очень много других пороков. Когда человек сам не знает — не только, чего он хочет в этой жизни, а когда он не имеет своего мнения или не может рассудить о предмете, о людях, о смысле жизни — да о чем угодно! — сам, самостоятельно. Когда он либо повторяет то, что ему когда-то понравилось, чему его научили, либо неспособен к самостоятельному мышлению.

в: Что вы цените в мужчинах?

о: Сочетание доброты, силы и ума. Я когда надписываю фотографии пацанам, обязательно пишу: "Вырасти сильным, умным и добрым". Вот такое сочетание.

в: Что вы цените в женщинах?

о: Ну, скажем так, я бы написал: "Будь умной, красивой и доброй". Красивой — необязательно внешне, как вы понимаете.

в: Если бы вы не были Высоцким, то кем бы вы хотели стать?

о: Высоцким! Нет, вы не поймите... Однажды очень знаменитый человек появился в одной компании в Москве, и все окружающие договорились: "Давайте посчитаем — сколько раз за первую минуту он скажет слово "я". За первую минуту — по секундомеру — было семь раз, за вторую — восемь... Я боюсь впасть в эту самую крайность, но, если мы начнем разговор обо мне, тогда я вынужден буду гово-рить "я, я, я, я..." Я это не очень люблю.

в: Ваше любимое изречение, афоризм...

о: Вы знаете, у меня есть один друг, известный кинорежиссер и литератор, он сам пишет сценарии, статьи в газетах, вел передачу по телевидению, это Саша Митта. Он считает, что каждый человек обязан выписывать, запоминать афоризмы. Я никогда этим не занимался. Я только помню: "Veni, vidi, vici", то есть "пришел, увидел, победил". Это приятно... Хорошее изречение.

в: Насколько искренне вы отвечали?

о: Абсолютно! Вы понимаете, нет смысла мне отвечать неискренне. Я сюда пришел вовсе не для того, чтобы кому-то нравиться. Я пришел сюда, чтобы правду ответить на интересующие вас вопросы. Мне нет смысла ни лгать, ни подхалимничать сейчас, ни притворяться. Хотите — верьте, хотите — нет. Я во всех своих выступлениях, во всех беседах, даже дома стараюсь разговаривать искренне...

в: Вы сказали однажды: "Я в отличие от других поэтов..." Вот я тоже вас считаю поэтом по преимуществу, а вы кем себя считаете?

о: Вы знаете, сложно очень ответить на этот вопрос. Я себя считаю тем, кто я есть. Я думаю, сочетание тех жанров и элементов искусства, которыми я занимаюсь и пытаюсь сделать из них синтез, — может, это даже какой-то новый вид искусства. Не было же магнитофонов в XIX веке, была только бумага, теперь появились магнитофоны и видеомагнитофоны. Вы спросили: кем я себя больше считаю — поэтом, композитором, актером? Вот я не могу вам впрямую ответить на этот вопрос. Может быть, все вместе это будет называться каким-то одним словом в будущем, и тогда я вам скажу: "Я себя считаю вот этим-то". Такого слова пока нет. Если упростить вопрос, то больше всего я работаю со стихом, безусловно. И по времени, и чаще ощущаю эту самую штуку, которая называется вдохновением, которая сядет тебе на плечо, пошепчет ночью, где-то к шести утра, когда изгрыз ногти и кажется, что ничего не выйдет, и вот оно пришло...

в: А когда появилась гитара?

о: Вы знаете, гитара появилась совсем случайно и странно... Я давно, как все молодые люди, писал стихи. Писал много смешного. В училище театральном я сочинял громадные капустники, которые шли по полтора-два часа. У меня, например, был один капустник на втором курсе — пародии на все виды ис-кусства: оперетту, оперу... Мы делали свои тексты и на темы дня, и на темы студийные, и я всегда являлся автором. То есть занимался стихами очень давно, с детства. Гитара появилась так: вдруг я однажды услышал магнитофон, тогда они совсем плохие были, магнитофоны, — сейчас-то мы просто в отличном положении, сейчас появилась аппаратура и отечественная, и оттуда — хорошего качества! А тогда я вдруг услышал приятный голос, удивительные по тем временам мелодии и стихи, которые я уже знал, — это был Булат. И вдруг я понял, что впечатление от стихов можно усилить музыкальным инструментом и мелодией. Я попробовал это сделать сразу, тут же брал гитару, когда у меня появлялась строка. И если это не ложилось на этот ритм, я тут же менял ритм и увидел, что даже работать это помогает, то есть сочинять легче с гитарой. Многие люди называют это песнями. Я не называю. Я считаю, что это стихи, исполняемые под гитару, под рояль, под какую-нибудь ритмическую основу. Я попробовал сначала петь под рояль и под аккордеон, потому что, когда я был маленьким пацаном, меня заставляли родители из-под палки — спасибо им! — заниматься музыкой. Я немножко обучен музыкальной грамоте, хотя, конечно, все забыл, но это дало мне возможность хоть как-то, худо-бедно, овладеть этим бесхитростным инструментом — гитарой. Я играю очень примитивно, и иногда, даже не иногда, а часто, слышу упреки в свой адрес по поводу того, почему такая примитивизация нарочитая. Это не нарочитая примитивизация, это — "нарочная". Я специально делаю упрощенные ритмы и ме-лодии, чтобы это входило сразу моим зрителям не только в уши, но и в души, чтобы мелодия не мешала воспринимать текст, то, что я хотел сказать. Вот из-за чего появилась гитара. А когда? Уже лет 14. После окончания студии.

в: Судя по всему, вы очень цените прямой контакт со зрителем?

о: Безусловно, больше всего, больше всего...

в: И совсем недавно, после того как Театр на Таганке с таким успехом выступил в Париже...

о: Откуда вы знаете, с каким успехом он выступил?

в: В газетах было.

о: Мне кажется, что как раз это не очень широко освещалось в газетах. Успех действительно был колоссальный: за последнее время ни один драматический театр, не только наш, но и в мире, не может похвастаться таким успехом, как Таганка. Пожалуй, только Питер Брук со своим спектаклем, где они играли на трапециях, — по-моему, "Сон в летнюю ночь"...

в: Говорят, три концерта вы дали в Париже?

о: Было три концерта, да. Значит, если очень коротко: мы сыграли за сорок дней несколько спектаклей, которые привезли. Я играл там "Гамлета", я играл там "Десять дней, которые потрясли мир". Мы привезли четыре спектакля, значит, я был занят в половине репертуара. Потом театр уехал в Москву, а я давно уже получил приглашение сделать несколько выступлений в Париже, и чтобы несколько раз не выезжать (с одной стороны — время, а потом — накладно), мы решили сделать просто: я ос-танусь, и мы сделаем эти выступления. Вообще, я вам скажу, история этой поездки странная. Сначала был ве-чер поэзии советской, и я попал в число приехав-ших поэтов. В громадном зале на семь тысяч человек, при громадном скоплении народа был этот вечер. Потом вечер кончился, приехал театр, и тут я стал выступать как актер. А потом уже, когда уехал театр, я стал выступать как автор и исполнитель своих песен. Все три зала были разные. Последний — очень смешной. Они мне отдали зал, в котором работают начинающие певцы. Он очень остроумно сделан: сцена выдается таким мы-сом. Если мало людей, то в этот сегмент, который образуется перед сценой, сажают всех зрителей. Если людей побольше, они могут немножечко отодвинуть сцену — тогда тоже вроде полный зал. А если уж действительно полный зал, тогда они совсем ее отодвигают. Это очень остроумно сделано, чтобы не травмировать начинающих певцов, у которых иногда в зале бывает два человека, которых он сам и пригласил. У меня могла случиться такая же история, пото-му что расклеили афиши накануне вечером — желтенькие такие листочки — только в этом районе. Зал назывался Элизе Монмартр. И в первый день у меня вдруг оказалось 350 человек, на что никто не рассчитывал. И забегал директор-француз, ничего не понимающий, что я пою: как могло получиться, что оказалось больше половины зала людей?! Это не может быть! Не было рекламы, ничего... На второй день у меня было человек 500, а в третий!.. Короче говоря, мы не пустили то же число людей, которое было в зале. Так прошли эти концерты. То есть я считаю, что они прошли с большим успехом. Во всяком случае, французы говорят, что это невероятно.

в: Французская публика поняла ваши песни?

о: Я подумал сначала, что в зале все больше любители русского языка и русской словесности. Возможно, так оно и было. Но на последнем концерте, по опросу (это очень просто делается, там несколько ребят студентов-социологов, они взяли и опросили), оказалось, что из 960 человек, которые заполнили зал, 600 вообще не говорят и не понимают по-русски. Был маленький перевод, буквально на 20 секунд. Я пел в сопровождении своего гитариста, с которым я уже записал несколько дисков, и из симфонического оркестра — французского, национального — у меня был басист. И я с гитарой. Работал я без перерыва час двадцать, потому что жутко не люблю делать перерывы. Я считаю, что для авторской песни перерывы не нужны, потому что только-только установишь контакт с людьми, вот только это самое, чего не ухватишь ни носом, ни ухом, ни глазом, а каким-то подсознанием, шестым чувством, — вот этот контакт, который случился, — надо перерыв делать, все пойдут в буфет... Я это не люблю очень. Поэтому я такой прессинг устроил, за час двадцать я успел спеть около 30 вещей. И я вам должен сказать, что прием мало чем отличался от того, что бывает здесь. А на некоторые вещи была реакция намного сильнее, чем здесь, в Москве. Знаете, нет проро-ка в своем отечестве... Москвичи знают, что я всегда тут, под боком, что можно пойти в театр, услышать, увидеть, тем более что у нас есть новый спектакль, где я пою, называется "В поисках себя". А там они знали, что, может быть, никогда больше не придется послушать, и в благодарность они просто демонстрацию мне устроили за исполнение некоторых вещей.

в: Какие песни французская публика понимала и принимала больше, чем остальные?

о: Во-первых, стилизации обязательно. "В сон мне желтые огни" — такая стилизация на цыганские темы. Но самое ценное не это. Если по на-званиям, я вам скажу: "Натянутый канат" — песня, которая принималась лучше всего. Песни с напором и отдачей — после которых надо вытирать влагу. И, как ни странно, некоторые вещи куплетной формы. Ну предположим, такая шу-точная песня "Ой, Вань, смотри, какие клоуны...". То есть такие, где есть характеры, где я имел возмож-ность актерски чего-то проиграть. Их это очень забав-ляло. Они сразу хватались за текст (к этому времени моя пластинка там уже вышла) и начинали смотреть, в чем же там дело, и запоздало хохотали. Начинается следующий куплет, а в зале хохот, потому что они успели прочитать... Короче говоря, я не могу что-то особенно выделить. Вы знаете, от зрителя тоже многое зависит. Зачем человек пришел? Если он пришел для того, чтобы потом рассказать знакомым: "Я такую ерунду смотрел", — он так и смотреть будет. Если он пришел совсем непосвященный, тут уж зависит от того, что происходит на сцене. А есть еще и обратный эффект — изумительный! Когда человек пришел для того, чтобы ему понравилось. И тебе остается сделать вот столько еще для того, чтобы это случилось.

в: Расскажите о новом спектакле "В поисках себя".

о: Спектакль очень странный. Это даже не спектакль, это новое зрелище. Я считаю, что мы придумали новую форму театрального действа. Нам вдруг стало досадно в какой-то момент, что все, что мы пишем для фильмов, для театров других или для спектаклей, которые сходят со сцены, — все пропадает. Получается, что это работа в корзину. И мы решили из этих вещей, которые исчезнут навеки и которые якобы привязаны к определенному фильму, спектаклю или там передаче телевизионной, сделать спектакль. Или концерт, не знаю, как хотите назовите. Сначала он был с объяснительным текстом, я его произносил. Потом Любимов придумал привозить с нами макет нашего театра, освещать его одним маленьким фонарем: на меня ставят красный свет, Золотухину — он играл в кино милиционеров, — на него врубают такую зеленую бумажку, — ему, значит, везде открыта дорога... Мы можем этот спектакль — почему он нам удобен — возить в любое место, в любой город. Смотрят его с громадным интересом и удовольствием везде. Сначала были люди в не-доумении, но сейчас в Москве, я думаю, что это самое популярное зрелище. На него так же трудно попасть, как на "Мастера и Маргариту". На которые приходит очень много людей, а после первого акта человек 50 уйдут, потому что ни черта не понимают, а пришли, потому что достали билеты. В основном это работники торговли. Я однажды пришел к одному работнику торговли — мне нужно было к празднику что-нибудь. Меня представили. Я так робко ему говорю: "Хотите пару билетов на премьеру? Просто в благодарность вам за то, что вы мне быстро, без потерь времени поможете решить вопрос стола — сегодня у меня гости". Он на это мне со скучным лицом (он, по-моему, язвенник) достал вот такую пачку пропусков — в Дом кино, в Дом литераторов, на все просмотры фильмов, на Таганку — куда угодно... И я понял, что предложить мне ему нечего. "Ну и от вас мне ничего не надо". И ушел. Это я к чему рассказал? Что этот самый спектакль очень популярен и думаю, даже эти самые работники торговли туда с трудом попадают сейчас...

в: Какой вопрос вы бы хотели задать самому себе?

о: Я вам скажу... Может быть, я ошибусь... Сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней и часов творчества? Вот такой я хотел бы задать себе вопрос. Вернее — знать на него ответ.